Средневековый Запад – мир голода 

Последние десятилетия нам только и говорят о голоде начала 1930-х в СССР, да и в дореволюционной России тоже. А как Запад? Знали ли там, что такое голод? Сначала приведём небольшую справку из энциклопедии.

«В Западной Европе вплоть до XVIII в. голод был обыкновенным явлением, против которого правительства принимали различные меры. С середины XIX века Западная Европа избавилась от голода вследствие перемены политического строя, подъёма народного хозяйства, развития путей сообщения. С XI по XVI века на каждое столетие приходилось по 8 Г. С течением времени число Г. увеличивается: в XVIII веке было 34, в XIX до 1854 года – 35». (Иллюстрированный энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И.А. Ефрона. Т.4. Г. М.: Эксмо, 2006. С.150).

Как видим, в период генезиса капитализма число голодных лет в Европе резко возрастает, особенно в 18 и 19 веках. Так, в начале 19 века за 54 года было 35 голодных лет. Практически – это половина столетия нескончаемого голода.

И не без веских на то оснований, известный французский историк Ж. Ле Гофф, крупнейший специалист по истории западноевропейской средневековой цивилизации, отмечал: «Средневековый Запад – прежде всего мир голода».

И неслучайно, что после Великих географических открытий население Европы, спасаясь от голода, эпидемий, массового обнищания, репрессий, кровавой мясорубки Реформации, череды либерально-капиталистических революций и междоусобных войн, огромными массами стали разбегаться в поисках лучшей доли в Америку и на другие континенты и районы земного шара.

А теперь о трагедиях и бедах Европы периода возникновения и распространения капитализма более подробно и на основе научного и академического труда «История Европы в 8 томах» (Издано 5 томов).
Никакой беллетристики, а только одни выдержки из этого фундаментального научного источника.

«В XVI – первой половине XVII в. наряду с новым мы найдём ещё много общего с собственно средневековьем. Питание по-прежнему было обусловлено естественным сезонным ритмом, зависело от климатических условий. Человек ещё не вполне освободился от страха голода, которому было подвержено на протяжении всей своей истории средневековье. «Средневековый Запад – прежде всего мир голода» (Ж. Ле Гофф)». (История Европы в восьми томах. Т.3. М.: Наука, 1993. С. 33).

«Коэффициент рождаемости для этого периода в целом был высок, но высокой в эти столетия оставалась и смертность новорождённых. В целом средняя продолжительность жизни составляла несколько выше 30 лет». (Там же, с. 32).

«Стремительный рост нищенства, бродяжничества с середины XV в. и особенно в XVI в. – явление, общее для всех европейских стран и регионов, с наибольшей полнотой и выразительностью проявившееся в городах.

Городская беднота и нищие представляли сильно дифференцированный слой. Их привилегированную группу составляли так называемые «домашние бедняки» из числа обедневших, но не деклассированных ещё бюргеров, обитателей госпиталей, приютов, конвентов.

К ним примыкали те, кто имел привилегии на сбор милостыни – пилигримы, монахи нищенствующих орденов, но также цеховые ученики, школяры, студенты. В толпу бродяг, просивших подаяние, вливались отпущенные со службы ландскнехты, возвращающиеся турецкие пленники, те, кто был вырван из привычного жизненного русла голодом вследствие неурожая, стихийных бедствий, военного разорения.

Различны были методы и «техника» сбора милостыни – на улицах, у храма и в самом храме (невзирая на запреты), «у дверей». Наиболее сплочёнными были чаще всего слепые, имевшие своего «короля». Особую группу составляли профессиональные попрошайки-мошенники». (Там же, с. 37 - 38).

«Во многих европейских городах проблема нищенства и бродяжничества отразилась в городской топографии – названиях улиц, кварталов, переулков, свидетельствуя одновременно и об излюбленных этим маргинальным элементом местах обитания, и о стремлении властей локализовать его местонахождение.

Бродяги, нищие были желанными постояльцами в бедных городских кварталах: плата подённая или понедельная за угол, ночлег намного превосходила взимаемую обычно с ремесленников за аренду жилья». (Там же, с. 38).

«Процесс пауперизации, рост нищенства и бродяжничества сопровождался резким ухудшением отношения общества к бедности и беднякам. Нищих, особенно пришлых, стали рассматривать как бродяг, как антисоциальный элемент, с которым надлежало вести борьбу. (От себя: примерно, как сейчас происходит у нас по отношению к бомжам и «гастарбайтерам»).

Городские власти усиливали контроль за «своими», местными нищими, ограничивали приток пришлых: складывалась система благотворительности, преимущественно для «своих» нищих и бедняков (раздача одежды, денег, хлеба – так называемые столы для нищих, госпитали и приюты, конвенты для больных, нетрудоспособных по старости и т.п.).

Усиливался городской контроль за раздачей «милостыни», особенно духовными институтами, попытка «трудоустройства» работоспособных бродяг.

Но городское общество не могло предложить работы, обеспечивающей постоянный заработок и прожиточный минимум. Отсюда неэффективность полицейских предписаний и отдельных мер городских властей, направленных на уменьшение возрастающего давления нищих.

Обострение проблемы нищенства в начале XVII в. породило у властей попытки создать «работные дома»: на лесопильне и в солодовне – для мужчин, в прядильной – для женщин, однако она успеха не имела». (Там же, с. 38).

«Эти примитивные структуры повседневности, обеспечивавшие лишь возможность биологического выживания, и то далеко не всегда, отражали лишь один полюс действительности». (Там же, с. 38).

Франция.
«После кратковременного мира при Генрихе IV и некоторого улучшения погодных условий в начале XVII в. Франция вновь втягивается в полосу сначала гражданских, а затем и внешних войн. Рост налогов приобретает катастрофический характер и к тому же совпадает с новой серией неурожаев.

Следовательно, после периода благоприятных условий для развития сельского хозяйства страна переживает примерно на столетие затянувшиеся трудности. Периодические голодовки доказывают шаткость экономического фундамента французского общества XVI – XVII вв». (Там же, с. 51).

«В этих условиях усиливается процесс обезземеливания крестьянства. Сеньоры, горожане, а иногда и немногочисленные сельские богатеи методически скупают лучшие земли и, где позволяют хозяйственные условия, образуют средние и крупные фермы». (Там же, с. 51).

«Большинство же крестьян, не имея возможности прокормиться со своих значительно уменьшившихся цензив, вынуждены арендовать небольшие участки земли, наниматься батраками на фермы, работать на рассеянных мануфактурах.

В XVII в. французское крестьянство переживает социальный кризис, его дифференциация усиливается, оно утрачивает некоторые чисто феодальные черты. Проявлением этого кризиса стали многочисленные крестьянские восстания, особенно частые на исходе религиозных войн и во второй четверти XVII века». (Там же, с. 52).

Англия.
«Для XVI – начала XVII в. характерна поляризация английской деревни, связанная с размыванием её ядра – средних слоёв йоментри.

В то время как разбогатевшие копигольдеры вели хозяйство на участках земли в 250 – 300 акров, крестьяне-коттеры (обладатели участков в 3–5 акров), почти лишённые основного средства существования – земли, нанимались работать в хозяйстве землевладельца, становились временными арендаторами «на воле лорда» либо пополняли армию английских пауперов.

Имущественная дифференциация английского крестьянства, весьма значительное даже на юго-западе страны, «размывание» средних слоёв крестьянства означали вызревание предпосылок аграрной эволюции Англии, результатом которой было исчезновение крестьянства как класса». (Там же, с. 43).

«Основным последствием огораживаний явились многочисленные эвикции, т.е. насильственное изгнание держателей с их участков, а вслед за ними обезлюдение целых деревень, рост дороговизны и бродяжничества, ставшего настоящим бичом Англии XVI века.

Пауперизм стал социальным бичом Англии. Так, в Лондоне в начале XVII в. ¼ его жителей составляли деклассированные элементы. Абсолютизм Тюдоров, не без основания опасавшиеся проявления мятежного духа маргинальных слоёв общества, не замедлил явить миру кровавое законодательство против бедных». (Там же, с. 46).

Германия.
«Тридцатилетняя война стала для Германии величайшей катастрофой, вызвав эпидемии, голод, опустошение деревень и целых областей, разрушение центров производства.

Людские потери составили около 40% сельского и 30-35% городского населения. Некоторые области полностью обезлюдели и после войны были заселены иммигрантами из других местностей: Северная Германия – переселенцами из Нижней Саксонии, Южная Германия – выходцами из Тироля и Швейцарии. Некоторые области так и остались незаселенными». (Там же, с. 81).

«Потребовались многие десятилетия для восстановления животноводства и фонда сельскохозяйственных угодий. На трудностях военного времени наживались вербовщики, ростовщики, придворные банкиры. Недостаток рабочих рук ускорил законодательное оформление в Заэльбье крепостнической системы поместного хозяйства. После Вестфальского мира Германия экономически оказалась отброшенной на много десятилетий назад». (Там же, с. 81).

Такой была цена европейской капиталистической модернизации: массовое обнищание наибольшей части населения европейских стран, сгон с земли и уничтожение крестьянства как класса, многочисленные крестьянские восстания, голод, бродяжничество, кровавые законы и репрессии против бедных и другие беды и трагедии эпохи возникновения и становления капитализма.

Источник: История Европы в восьми томах. Т.3. М.: Наука, 1993.